суббота, 9 февраля 2013 г.

режимы бытия оруэл

Уже в первом, непосредственно автобиографическом по материалу романе «Дни в Бирме» писателем найдена та форма, в которую отливается неизлечимое одиночество героя — ненавидящего свое колониальное окружение полицейского Флори. Это бесконечный внутренний монолог, парализующий волю и опустошающий духовное сознание личности. «Подпольный мятеж в конце концов отравляет нас, как тайная болезнь. Год за годом вы сидите в киплинговских маленьких клубах (справа-виски, слева-дешевое вино), молча киваете полковнику Боджеру, объясняющему, что этих проклятых националистов надо заживо сварить в кипятке, и молча соглашаетесь с ним, что ваши восточные друзья — грязные туземцы. На ваших глазах молокососы лупят седых слуг. И приходит час, когда не остается ничего, кроме ненависти к своим соотечественникам и мечты, чтобы ваша империя потонула в крови».

Первая уже отмечена: это эхообразный, дублирующий характер сюжетно-образных коллизий его пяти романов. Все они описывают одну ситуацию: накапливающийся протест героя против принятого способа существования, всегда разрешающийся полным поражением и почти всегда физической гибелью. «Можно сказать, что всю жизнь... он писал один роман», — отмечает один из лучших исследователей Оруэлла (Steinhoff W. George Orwell and the Origins of the «1984». Michigan, 1976. P. 123).

Дело еще и в том, что в силу своеобразной социально-психологической установки, которую принято называть народнической, Оруэлл не был склонен выявлять в своем творчестве «высоколобые» моменты, возводить его к постулатам академической или тем более модернистской философии. Осмысление его идей и образов в терминах философии истории тем не менее естественно и необходимо. Оно опирается на ряд бросающихся в глаза закономерностей.

Дело не только в том, что наш предмет — философия истории писателя, сочинителя образов и сюжетов.

Можно задаться вопросом: почему статья о философии истории начинается с обращения к литературным произведениям?

Лиричны и субъективны у Оруэлла все романы, написанные до «Скотного двора» и «1984»: «Дни в Бирме» (1934), «Дочь священника» (1935), «Пусть цветет ландыш» (1936), «За глотком свежего воздуха» (1939). Значительно стилистически «объективнее» его эссеистика: мемуары, памфлеты, репортажи, документально-автобиографические очерки (воспоминания о подготовительной школе; описание жизни на дне Парижа и Лондона; рассказ о безработных шахтерах; записки об Испанской войне). В романах Оруэлл пытался рассказать житейские истории мужчин и женщин, у которых не было ничего общего с ним самим, кроме самого главного — донкихотства, неудачливости, изгойства, отвращения к чему-то, что управляет жизнью так властно и последовательно, что порой кажется, что оно, это скрытое зло, и жизнь — одно и то же. «Подумай о жизни, как она есть, об отвратительных подробностях жизни, подумай потом, что в ней нет смысла, нет значения, нет цели, кроме могилы»,- говорит себе Дороти Хэйр, одинокая, беспомощная дочь священника в тот рубежный миг, когда прошлое — религия — для нее кончено, а будущего нет. И это — ситуация всех героев оруэл-ловской прозы: полицейского Флори, неудачника с огромным уродливым родимым пятном на щеке, изгоя «хорошего общества» имперской Бирмы, не имеющего сил ни войти в него, ни порвать с ним; писателя-неудачника Гордона Комстока, который не хочет жить и писать для денег, а в результате обнаруживает, что он вообще не хочет жить; сравнительно благополучного страхового агента Джорджа Боулинга, бегущего от жизни в никуда.

По глубокой своей субъективности художественная Дистопия — не роман, а то, что в западном литературоведении называется romance (термин не имеет еще аналога в русском литературоведении) — повышенно «личный» текст с совершенно иными, чем в реалистическом романе, отношениями автора и героев.

Все в мире, придуманном автором дистопии, химерично, абсурдно, преувеличено. Со всего содрано мясо жизни и обнажен ее зловещий смысл, представляющийся писателю одновременно и бесспорным, и невозможным. Этот смысл есть бессмыслица по сравнению с его нравственным и эстетическим переживанием действительности, неотчуждаемая часть которого — утопия.

Что лучше — муки личности или принудительное, арифметическое счастье социальной единицы, переставшей быть личностью? Этого вопроса Оруэлл себе не задавал. Ему было не до пресного благополучия, потому что и в настоящем, и в будущем он видел только лишения и страдания. Его пессимизм и сатира заряжены от настоящего несомненного горя, а не от будущего сомнительного счастья. Именно этим соотношением настоящего и будущего определена идейная разница антиутопии и того жанра, которому принадлежит «1984», — дистопии (вид негативной утопии). Дистопия — не враг утопии, не враг рая, точнее, она не может решиться на обличение рая, когда на земле — ад, не может иронизировать над добродетелью перед лицом торжествующего порока.

Идеал этот очень прост: освобождение от горя и зла. Герой Хаксли требует права на несчастье: на «старость, уродство, бессилие; права на сифилис и рак, права на недоедание; права на вшивость и тиф» (Хаксли О. О, дивный, новый мир! М., 1989. С. 336). Героиня Замятина мечтает «содрать с людей цивилизацию и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню» (Замятин Е. Мы. М., 1989. С. 116) — лишь бы не пресная скука одинакового для всех, принудительного счастья.

Однако намерения автора должны приниматься во внимание с поправкой на объективное содержание его книги. «1984» по своему содержанию — не антиутопия. Оруэлл описывает совсем не то, что Замятин и Хаксли. Перед его воображением не оборотничество идеала, не роковая судьба добра, которое всегда — на поверку — оборачивается злом. Оруэлл думал и писал о сосуществовании добра и зла в человеке, но у него никогда не было идеи их «диалектического тождества». Эта идея может быть только следствием того особенного состояния сознания, которое Оруэлл описал в своей книге как «двоемыслие», и выражена она может быть только на том особом «антиязыке», который он назвал новоязом. Двоемыслие и новояз — абсолютные антиподы его «кристальной» прозы, так же как «олигархический коллективизм» — строй описанной им Океании — есть абсолютное, не «диалектическое» отрицание утопического идеала, который был дорог автору до конца его дней.

Оруэлл, хотя и недолго прожил после своей главной книги, успел не раз — устно, письменно и печатно — со свойственной ему резкой отчетливостью заявить, что не имел намерения «писать еще одну антиутопию».

Но внимательному читателю открывается разная философия истории этих авторов.

«В знаменитой антиутопии «1984»...» — так однажды по незнанию или небрежности написал кто-то, а потом бездумные повторения намертво «притерли» термин к названию. С формально литературной точки зрения антиутопические романы Евгения Замятина «Мы» (опубликован впервые на рус. яз. в журнале «Знамя». 1988. 4-5) и Олдоса Хаксли «О, дивный, новый мир!» (опубликован впервые на рус. яз. в журнале «Иностранная литература». 1988. 4) сходны с дистопическим романом Оруэлла. (Оба романа изданы под одной обложкой в 1988 г. М., Худ. лит.) У всех всемогущее государство и подавленный им человек. У всех смелая, решительная женщина, подруга героя, вольно или невольно ведущая его к мятежу и гибели. Везде герои физически и духовно гибнут.

Между тем во всем цивилизованном мире это имя (литературный псевдоним английского писателя Эрика Блэра) давно стало символом исторической эпохи. Автор одного из самых проникновенных воспоминаний об Оруэлле, английский критик и публицист Ричард Рис пишет, что уже в день смерти друга предсказал, что автор «1984» «станет одним из самых властных мифов XX века» (Rees R. The Fugitive from the Camp of Victory. L., 1961. P. 5). Суть этого мифа — широко распространенное убеждение, что Оруэлл — последовательный и законченный антиутопист.

Произведения всемирно известного писателя Дж. Оруэлла только сегодня пришли к советскому читателю. Две его самые знаменитые книги уже опубликованы в журналах: в рижском «Роднике» и в «Литературном Киргизстане» — «Скотный двор», а в «Новом мире» и молдавском журнале «Кодры» — «1984». Последний роман вместе с эссеистикой Оруэлла вышел в издательстве «Прогресс».

Джордж Оруэлл: Философия истории

Чаликова Виктория Атомовна

> > > > Э-текст

Чаликова Виктория Атомовна: Джордж Оруэлл: Философия истории

Комментариев нет:

Отправить комментарий